Привет, 2022! Пишу тебе благодарственное письмо из домика в Великобритании, так далеко, так странно, так случилось. Целыми днями идет дождь, а я хожу на работу хаускипером и навожу порядок, как Мюнхаузен, у которого в плане было разгонять облака. С облаками пока что очень непросто, как внешними, так и внутренними. Планы согреться душевно и сохранить тепло изо дня в день остаются в wish-to-do-листе. Начался год с того, что я готовила оливье и плакала от романтического аниме, случайно найденного, и мне было чертовски одиноко, и закончился он, пожалуй, тем же. Я увидела море. В мультфильме история была про море, и вся моя жизнь — история про селки-русалку, которая пытается адаптироваться в мире людей на суше. Наконец-то я добралась до своего моря. Оно льется с неба, оно окружает со всех сторон, оно родником течет из моих глаз растерянными слезами. Это настоящее суровое море, которое не обнимает теплыми волнами, а только бодрит холодом. Теплый штормовой ветер — вот мое объятие этого года. Стоять на обрыве, на утесе у воды невероятного цвета, с длинными волосами, проросшими на мне, как тонкие ветви ивы, длиной ниже пояса — и ветер развевает волосы, и можно долго смотреть с обрыва волны и камни, а потом упасть — спиной — в высокую траву и очень мягкую, почти пушистую, землю. Смотреть в небо. А в небе много больших смелых птиц. Я одна из таких птиц. Я долетела до страны, в которой хотела побывать. Я, никогда прежде не путешествуя и не летая, из отчаянного тревожного невозможного февраля, прилетела в новый мир. Я никогда не говорила по-английски раньше вслух, только эпизодически случайно, и была не уверена, что я смогу понимать до конца, а говорить и подавно. Я учила английский сама, и как раз в начале года стала продолжать это делать, читая больше книг и слушая, смотря фильмы и аудио — потому что моей целью было понимать, а не говорить. В начале года я почему-то совершенно необъяснимо испытала необходимость подарить себе киндл. Мне нужна была электронная книга со словарем, и я сама не знала тогда, зачем — ведь читать с телефона может быть удобнее. Первым на киндле я прочитала тогда своего Сэлинджера «Френни», как один из основных челленджей, к которым долго не могла приступить. Как забавно было в конце года быть ровно точно в такой же ситуации, с такими же эмоциями и состоянием. Как же странно было, когда все началось, понимать, что в «тревожном чемоданчике» - Киндл может больше всего помочь от тревоги, и держать заряд он сможет неделями. А ведь я серьезно изучала вопрос, куда нужно будет идти, и что делать, если половину моего дома «откусит», а я живу в девятиэтажке. Какое же странное чувство собранности и смирения. Как же я не забуду это чувство, когда я проснулась в четыре утра от невероятных взрывов, сотрясающих дом. Как странно было не удивиться. Потому что мне было невыносимо тревожно уже так долго, и потом я, на свой день рожденья в феврале, болела с высокой температурой, как уже давно со мной не было, и все время провела, как в бреду — я говорила с другом в далеком Лондоне, и мне становилось веселее и смелее, но мне было очень, очень странно. И говорить о том, что вот-вот что-то случится, и обсуждать за день до этого не прямыми словами, но ощущениями и контекстами — предчувствие… Чтобы проснуться в новую реальность. В которой невозможное случилось. Предчувствие невыносимой тревоги воплотилось в тревогу реальную. Звуком воздушной тревоги, чувством внутри живота и горла, запахом тревоги в огромных очередях к супермаркету. И это чувство — юмора, которое становится физической опорой, как резная трость. Способ побороть свою слабость красиво, прихрамывать с эстетством. И все вдруг становятся этими хромающими эстетами — и дети, и бабушки — когда они стоят со своими уловами огромных сумок из магазина, и говорят, что им удалось купить десять батонов хлеба, и теперь они будут сушить сухари. И мое чувство смешанной благодарности за то, что у меня есть возможность купить вкусный сыр в магазине, чтобы, как во время пандемии, не выходя из дома, пытаться придумать побольше разных блюд. Я купила целый пакет приправ, потому что научилась делать вкусные супы из разных видов круп, и с приправами это было бы каждый раз новое блюдо. Как же странно. Как же странно после этого оказаться в стране, где одна приправа стоит один фунт, гречка — деликатес, пшено и перловка — приходят по почте, а основа рациона — бекон, яйца, картошка и наггетсы. Я только что приготовила оливье с ham и double cream, чтобы разбавить вкус странного майонеза. Я приехала сюда и неожиданно оказалось, что я могу говорить. Как Русалочка, которая все-таки обрела голос. У меня запутанная история, кажется, в прошлом году я тоже думала о Русалочке и принцах — но в этом году, моя главная русалочья история была про то, что я заговорила. Я смогла говорить по-английски. Мне пришлось пройти с уровня не говорила-вообще-никогда до уровня общения по телефону со всеми инстанциями, с незнакомцами на улице, с людьми с разными акцентами, от индийского, румынского, posh, уэльского до кокни и традиционного British radio voice. Я сидела в гостях совершенно разных социальных кругов и обсуждала лингвистические нюансы разных языков (а ведь в прошлом году я старалась учить французский...). Я познакомилась с людьми, с которыми мне так хотелось понимать друг друга, что мы смогли обсуждать какие-то экзистенциальные вещи и хохотать, и безостановочно обсуждать литературу, кино и музыку, до глубокой ночи, а потом хохотать над тем, как при попытке обмена языками, выбирается слово «слизняк» — в ночном летнем саду при свечах это самое близкое окружение — и с английским акцентом оно невероятно милое и смешное. Слизньйаки. На самом деле, я живу по кругу. Это интересные повторяющиеся циклы, но я немного озадачена. Мне давно не хватало моего круга знакомых музыкантов, играющих на флейте ирландскую и кельтскую музыку, умиротворенных природой и странным юмором. И вот я оказалась на другом острове! И встретила тут зеркальное отражение того, чего мне не хватало, только теперь по-английски. В этот раз я даже выучила пару новых мелодий на своей флейте, которую я, конечно, привезла с собой. Я сидела на берегу быстрой реки летом и дышала во флейту. Как это было красиво. Мы приехали с мамой. И мы привезли сюда котов. Это самое невероятное — но самое главное. Ежик и Хвост в обнимку лежат теперь под новогодней елкой, как самое очевидное доказательство того, что такое возможно. Это было очень, очень непросто. Но это получилось. Так же как получилось просто пережить невероятное количество эмоций, страхов, переживаний, как очень хороших, так и очень тяжелых. Меня и сейчас здорово потрясывает, и завтра мне на работу, я не очень-то верю в то, что этот год можно собрать, как огромный паззл на миллион кусочков. В этом пазле есть кусочки абсолютно одноцветного черного грустного неба, много мелких осколков моего разбитого сердца, и огромные куски-ломти красивых солнечных и счастливых дней, за которые я благодарна совершенно неожиданными людям и встречам. И вполне конкретным людям я тоже безмерно благодарна, потому что без них этого бы не случилось. Все перевернулось, преобразилось, переосмыслилось, благодаря людям. Благодаря любви. Благодаря влюбленности. Благодаря глубокой силе, которая стоит за страхом, отчаяньем, злостью, отрицанием и тоской. Эта сила дает жизнь, как спящий вулкан. Я прикоснулась в этом году к такому вулкану. Но это очень больно. И тем не менее, на пепле растут чудесные цветы. И я научилась любить цветы. В моей комнате сначала поселился один суккулент, затем еще парочка а теперь я окружена отцветающим уже гиацинтом, орхидеей, и другими прелестными созданиями. Я нашла пушистый цветок, о котором всегда мечтала и годами искала — невероятно мягкий на ощупь — и здесь он растет везде, и я смогла купить его на ярмарке. Я видела тюленей. Да. Вживую. В Шотландии. В океанариуме, который, кажется, уже закрыт из-за повышения цен на отопление. Я видела тюленей в Тенби. Ох, как я была счастлива эти летние тюленьи дни. Я нашла потрясающие тюленьи экземпляры в свою коллекцию. Первое, что я принесла в дом, была купленная на антикварной ярмарке семья из тюленей — мама-тюлень, папа с галстуком-бабочкой и тюлененок. Это был мой первый “bargain”, я могла выбрать троих существ по сниженной цене, и тюленей, среди целой коробки разных зверей, оказалось ровно трое, я их вытащила и объединила друг с другом. Пожалуй, этим я так же иллюстрировала свою мечту. Теперь я смотрю на них в ванной комнате, когда подхожу к зеркалу. Я ближе к тюленям, как никогда. Моя абсурдная мечта о тюленях воплотилась в то, что я стала — Селки. И на Рождество я получила открытку с Селки — она смотрит на меня прямо сейчас. Как я улыбалась, когда достала открытку. Я мечтала путешествовать, и я путешествовала. Кембридж — встретить там знакомую, на улице повстречать математика, который услышал, что мы говорим по-русски, и весело продолжить изучать город вместе, под руководством местных — искать тайных фей, рассматривать цветы, яблони Ньютона, идти вдоль набережной глядя на лебедей. Ночевать в отеле, который был так прекрасен, что я ревела, ревела от счастья. Я попала в Таинственный сад. Я видела место моей мечты. Мне было очень хорошо. Я попала в такой потрясающий момент расцвета всех до единого цветов в этом месте, самого счастливого пения птиц, самого тихого момента ночного мая… Я качалась на качели под ветками огромного старого дуба и смотрела на теплый свет в окошке особняка напротив. Я читала об этом. Я видела это во сне. Я вижу эту картинку — белая лошадь в рассветном тумане. Дорога из гравия, шуршавшая под ногами и разговоры про Чапаева и Пустоту по телефону. Оксфорд — сады, локации фильма, библиотеки, витражи, длинные истории о витражах. Ночевать в маленьком придорожном пабе. Лондон. Ох, Лондон. Это сложно описать. Но это «загадка смутных чувств». Это быть во сне, быть зачарованной и в невероятном стрессе. Ночной Лондон на велосипеде. Музеи. А-а-а. Я не могу сейчас это озвучить. Это конфета в коробке, которую я оставляю на потом. Эдинбург, мрачный, готический, смутный. Глазго — сюрреалистический. Вена — совершенно экзистенциальная. Я постигла там, как ходить с красным шариком на длинной веревочке под самое небо и бежать по ночному парку, захлебываясь музыкой в наушниках, которая говорит со мной обо всем. И не мочь вымолвить ни слова, видя красоту, которую я физически ощущаю. Но так же реветь от того, что Вена — это тот же Киев. Один-в-один. И широкие улицы, и трамвайные линии, и кафе, и холмы, и запах осени, которого нет в Великобритании. И насколько же это — НЕ Киев. И никогда, никогда ничего больше не будет таким, как Мой Киев. Как я тут оказалась? Что я тут делаю? Зачем мне все это? Почему? Отчего? Я не знаю. Моя самая любимая песня Wax Tailor помогала мне приводить в чувство маленький летний домик, чтобы приготовить его к тому, чтобы пережить в нем зиму. Сейчас я буквально ее переживаю. Она стучит мне в окно штормовыми шквальными порывами ветра и дождя, когда я это пишу. А весной я красила стены и отмывала полы, а Wax Tailor напевал – I don’t know. I really don’t know. Я была не одна. Я была чудовищно, невыносимо одинока. Но я не одна. Все это я делала вместе. Моя главная мечта была — и будет на следующий год — делать вместе. По-настоящему вместе. Быть — в одном месте. Стремиться вместе к чему-то, что развивает, делает сильнее, вдохновляет жить прекрасную жизнь. Вдохновляет на новые челленджи и то, чтобы их решать. Я хочу бояться умеренно. Есть умеренный климат. И есть умеренный страх — за будущее, за настоящее, за жизнь себя и близких. Я хочу умеренно бояться. А это равно — беречь и заботиться. Но не уничтожать себя страхом и тревогой. И это совсем непростая задача, когда ты видишь, как каждый шаг под тобой рушится и строится заново, рушится и снова строится — а тебе все так же нужно выбрать ритм, как в игре, чтобы продолжить двигаться, и пытаться наступать в тот момент, когда разрушенное снова превратится в твердую почву под ногами. Привет тебе, странный год в тяжелом длинном драповом пальто. A man in a long black coat, как было в песне Боба Дилана. Спасибо тебе за все. Спасибо тебе — насмешливое, нуарное, издевательское — спасибо за то, что я прочувствовала физически, и все еще не знаю, что с этим делать, как это — не верить и не видеть своего будущего. Я не знаю, что со мной будет завтра, и смогу ли я выдержать и поднять саму себя, и совсем не могу представить что со мной будет потом. Я понимаю, что я несу ответственность — она становится тяжелее, чем худенькое, почти эфирное «Я» — куда я донесу это «Я», я пока совершенно не знаю. Но я очень, очень, очень хочу быть не одна. Я хочу говорить и звучать. Я хочу быть там, где меня понимают. Физически и духовно ощущать близость и счастье в этой близости. Спокойствие и умиротворение. Спасибо тебе, 2022, невыносимый год. Я никогда не смогу вынести тебя из своего сердца, как люди выносят старую елку. Ты теперь навсегда поворотная точка. С этого момента я вышла из всех сохраненных рек. Я не смогу дважды войти в одну реку, потому что наконец-то вышла на сушу. Как Селки, которая растерянно смотрит на ноги вместо хвоста. И из подводной тишины просыпается голос.